Лопасти вентилятора вздрогнули, сделали еще несколько оборотов и лениво остановились. К одуряющему запаху пыли, штукатурки и мышей присоединился тошнотворная вонь сгоревшей проводки. Свет, с трудом пробивающийся сквозь пыльные витражи мастерской, окрасился в грязновато - сизый цвет, придав комнате освещение какого - то языческого храма. Это впечатление усиливали расставленные, в беспорядке, скульптуры людей и животных. Дощатый пол усеивали пожелтевшие газеты, окурки, пустые пакеты из-под арахиса, живописно украшенные гипсовыми, глиняными и винными пятнами. На стенах и потолке беспечные пауки сплели бесконечные узоры и восседали в центре концентрических окружностей, в качестве живых украшений.
Жил, творил и совершал обряды в этом "храме" немолодой и непопулярный скульптор, чьими творениями и была заставлена мастерская. Годы творческих исканий давно прошли, и реализовывать себя как художника он уже не собирался. Профсоюз, время от времени подкидывал заказы, которые не требовали полета фантазии. Это были либо скульптуры поэтов, либо лепнина для загородных коттеджей сильных мира сего. Иногда подворачивалась халтура, в виде надгробий и поэтому, приходилось работать с безутешными вдовами, которые вместо денег предлагали себя утешить и с радостными, ушлыми наследниками, не утруждающими себя советами по поводу заказа. Эти заказы приходили не часто, что немало радовало утомленного скульптора.
Свободные от работы в дни, а их было немало, он проводил в небольшом уютном погребке, за чашкой кофе без сахара, пачкой сигарет и утренней газетой. За все время, которое он там проводил, кафе поменяло четырех хозяев и около двадцати официанток. Эти перемены позволяли следить за неумолимым ходом времени, так как стрелки часов, за стойкой бара давно замерли и показывали двадцать минут пятого, время чаепития. В этот час народу было немного, половина находилась на работе, половина пила чай в кругу семьи. Последней, он обзавестись не успел, хотя раньше в мастерской слышался женский смех, и обнаженные натурщицы, то и дело предлагали обвенчаться где-нибудь в забытой богом церквушке, на берегу океана. Подобные предложения забавляли, но не более того. Затем, незаметно, пришла пора зрелости, и женские голоса стали утихать, а вскоре, тишину мастерской нарушал лишь шорох мышей и скрежет шпателя по твердеющему гипсу. За годы одиночества пропала потребность в общении, и в течение дня можно было ограничиться парой фраз о погоде или политике с продавцом газет и с молоденькой официанткой из погребка.
Черт - мысленно выругался он, - только этого мне и не хватало.
Разбрызгивая белые, гипсовые капли, он подошел к розетке и резким движением выдернул вилку. Как оказалось, проводка сгорела во всем помещении, и обугленные пробки теперь смотрели двумя вытекшими глазами в противоположную стену. Духота в мансарде стала невыносимой. Открыв крохотную форточку, скульптор направился в сторону ванной, на ходу стягивая и пачкая гипсом одежду. Вода, полившаяся из душа, по цвету и температуре мало отличалась от потока мочи, не принесла ни свежести, ни облегчения. Простояв под душем минут десять, он вышел и, не одеваясь, подошел к застывающей женской скульптуре, над которой работал весь день. Это была стройная фигура стоявшей девушки, почти подростка, одна тех из немногих работ, которые делались для себя. Она была идеальна, и казалась живой, по какому то непонятному девичьему капризу вывалявшаяся в мелу. Сквозь тонкую кожу просвечивался гребешок ребер, распущенные волосы свободно падали на острые лопатки, а спереди слегка прикрывали грудь. Мышцы ног напоминали натянутые струны, так, что было похоже, сейчас она сделает стремительный шаг вперед и спустится с низкого столика. Чем - то, по стилю, по динамичности, скульптура напоминала творения полусумасшедшего Родена, и хоть мастер вложил в ее создание все свое мастерство и душу, все же чего - то в ней хватало.
Ладно, завтра переделаю. Было жаль истраченного гипса и времени.
Устало повалившись в кресло, он закурил сигарету. Едкий дым царапал слизистую, и без того обожженного зноем, рта. Очень хотелось прохлады, но было лень одеваться и выходить на пыльную улицу под палящее предзакатное солнце, на раскаленный асфальт, низвергающий потоки теплого воздуха, пропитанного запахом смолы и выхлопных газов.
Когда - то давно, Бог знает сколько лет назад, в такой же летний день из прохладных стен института вышел молодой, пышущий здоровьем парень. Его энергией можно было освещать несколько кварталов, а идей хватило бы на сотню эдисонов. Приобретя, на полученные от родителей деньги, мансарду, под крышей одного из домов начала прошлого века, он перестроил ее под мастерскую. Повинуясь, юношеской прихоти, вставил в окна разноцветные стекла, устроил в одном из ее углов огромный по размерам и выбору напитков бар, пробив крышу, вставил те же цветные стекла, что придало, уже упомянутый ранее, вид языческого храма, и стал жить и работать в свое удовольствие. Его окружали друзья, в бесконечных спорах пролетали вечера. Ночи, вперемежку с работой, уходили на любовные единоборства. А поутру, в спешке и вожделении, он лепил спящих, потягивающихся в постели, сонно моргающих партнерш. Их скульптуры он не продавал, и вскоре, одна из стен напоминала древнегреческий пантеон или аллею героев (если быть точным, то героинь). Его работы становились популярными. Бомонд принял его в свой круг и жизнь закружилась калейдоскопом, окрашенным во все яркие и веселые цвета.
Собравшись с духом, он все - таки оделся и вышел из дома. Дверь не закрывал принципиально, да и хотелось, что бы выветрился сладковатый запах гари. При выходе на улицу, тело обдало волной горячего воздуха, что было равносильно погружению в кипящую воду. Ослепленный, низко висящим диском солнца, он сделал шаг с тротуара и едва не был сбит проезжающим грузовиком. Звук сигнала, вдобавок к слепоте, оглушил, а во рту появился привкус металла и нефти. Эти происшествия, вновь заставили упомянуть черта, и ускорить шаг в направлении погребка. Окунувшись в спасительную свежесть, полуподвального помещения, восприятие окружающего понемногу становилось отчетливей, а, залпом выпитый, бокал коньяка, уничтожил противный привкус во рту. Присев на свое привычное место, он слегка отдышался и успокоился. Крепкий кофе, ненавящивая мелодия и выпитый коньяк настраивали на самосозерцание и уход в свой собственный мир. Мысли постепенно покидали натруженный мозг, а глаза механически следили за людьми, сидящими за соседними столиками, за суетливой официанткой, которая не могла найти себе занятие, и в сотый раз протирала, и без того чистый стакан, тонкого стекла. На мгновение мысли сконцентрировались на стоявшей в мастерской, на постаменте, скульптуре девушки. Видение колыхнулось и изменило позу на более расслабленную.
- Может стоит снять напряжение мышц, или сделать ее сидящей - мелькнула мысль.
Время шло, и бар постепенно наполнялся посетителями. Воздух пропитывался сигаретным дымом и запахом пригоревшего мяса. Становилось слишком шумно и неуютно. Он медленно встал, расплатился, попрощался с барменом и вышел на улицу. Жара заметно спала, но осталась нестерпимая духота летней ночи, тротуары наполнились прогуливающимися парами, магазины мерцали рекламными огнями, редкие машины, практически бесшумно, скользили по дороге. Перейдя дорогу, и открыв дверь подъезда, он очутился в пахнущем человеческими и собачьими экскрементами лабиринте. Поднявшись на верхний этаж, открыл дверь и шагнул в темную комнату.
Время шло, вокруг него, словно фары машин несущихся по шоссе, мелькали лица, имена, идеи. Поклонники и почитатели не давали прохода, почтовый ящик ломился от пригласительных открыток и визитных карточек. Шумные вечеринки и чинные рауты, презентации, выставки, фестивали. Работы продавались, как авангардные. Ему пророчили мировую славу. Но, как это всегда бывает, внимание быстро угасло, и заказчики стали иссякать. Что удивительного. Авангард разбился о стену критики, уступив место новому авангарду. Реализм вышел из моды, на сцену выходили представители новых течений. Абстракционисты - молодые люди с вялыми движениями и походкой, одетые, так, что со спины даже черту не разобраться в их половой принадлежности, унылые педерасты, чьи работы могли напоминать что угодно, и любое название, данное в кокаиновом опьянении, воспринималось на ура. Ценности кардинально менялись.
Гений становится признанным лишь после смерти - говорили друзья.
Но такие утешения радовали еще меньше. Он вступил в профсоюз художников, сплошь и рядом состоящий из "выдающихся" и "заслуженных" старперов. Это помогло оставаться на плаву и оплачивать немногочисленные счета. Происходящее вокруг занимало все меньше и меньше, пока не стало совершенно безразлично. И наступило забвение.
Протянув правую руку, он нащупал выключатель, и щелкнул им два раза. Свет не загорался. Запах проводки напомнил, что она перегорела днем и то, что завтра ее ремонту нужно уделить немало труда. Лунного света с трудом хватало для освещения комнаты, и лишь статуи, молча белеющие вокруг, помогали матово подсветить стены. Бросив взгляд по направлению к последней работе, ему показалось, что статуя поменяла свое положение, на то, что привиделось ему в баре. Приписав это утомлению и призрачному свету, он не обратил на это особого внимания. На ощупь, скульптор дошел до ванной, до отказа повернув краны, разделся, бросил одежду на пол, не заботясь о том, что она может намокнуть, погрузился в прохладную воду. Закурив, наверно, сотую за сегодняшний день, сигарету, он расслабился и следил за прыгающим по черной воде, отражением уголька сигареты. Плеск воды убаюкивал, глаза слипались сами собой, а мысли витали вокруг девушки подростка, живого прототипа его работы, которая могла бы быть с ним, рассеять его страхи, избавить от одиночества, дать чувство свободы и покоя.
Молодой следователь, сидя за своим обшарпанным столом, сотый перечитывал результаты медэкспертизы. Он был зол на своих старших коллег, за явный глухарь и озадачен невероятностью подкинутого дела. "Мужчина, возрастом 50 - 55 лет, холостой, род занятий, скульптор (судя по статуям находящимся в квартире), найден мертвым в собственной ванной. Следов взлома не обнаружено. Отпечатков, не принадлежащих пострадавшему нет". Вроде ничего необычного,если бы не заключение врача, что причиной смерти были многочисленные переломы ребер и позвоночника, но, несмотря на это лицо мертвеца, не выражало боли и страдания, оно было, настолько умиротворено, что казалось, смерть пришла к нему во сне.
И еще - на полу ванной обнаружены следы узких женских ног, испачканных гипсом.

Назад
Напишите мне