Вместо предисловия

В который раз беру перо в руки, и который раз убеждаюсь, что с почерком надо, что-то решать, но печатать это одно, а писать - это другое и поэтому пишу очередные строчки вместо опостылевшей партии в преферанс за зеленым сукном, так успокаивающим мысли и притупляющим сознание, то сознание, которое Фрейд назвал Ego; Ego - охватывающее всю нашу сознательную жизнь, нашу реалию, Ego - лишь изредка уступающее место It, которое, зачастую, разрушает нашу жизнь, как айсберг, раздирающий стальной борт "Британика", убивающий все живое, раскидывающий людей во времени и пространстве, ломающий привязанности и взаимоотношения, It - выворачивающее все темное, страшное из далеких уголков бессознательного, обнажающий низменные инстинкты, которые через некоторое время становятся основными; они открываются независимо от человека, места, в котором он находится, времени , в котором он участвует в том или ином событии, за магическим зеленым сукном; за которым можно расслабиться и позабыть про насущные проблемы, забивающие все время своей назойливой настойчивостью, расслабиться и послушать шуршание карт, плеск портвейна в узком горлышке пыльной бутылки, стук ночных бабочек в черное окно, выходящее в наполненную влагой ночь, тихий разговор, ласкающий слух, потрескивающий проигрыватель, на котором стоит не надоедающий Pink Floyd, за зеленым сукном, откинувшись на спинку плюшевого кресла, с возможностью пообщаться на любые, без ограничений, темы, а когда припозднившиеся партеры по игре длинною в вечность, начинают прощаться и расходиться, остаться одному, завернуться в плед и со стаканом теплого вина просто молча посидеть, бессмысленно уставиться в камин, слушая потрескивание дров; возможно эта epistola наведет Вас на мысль о том, что все на так уж и плохо - ведь плохо, это когда:

Нам не дано творить и мыслить,
Любить, мечтать, страдать, чудить.
Нам не дано сказать и свиснуть,
Кричать, трепаться, матом крыть
Нам не дано увидеть солнце,
Звезду, свет, небо, облака,
Нам не дано открыть оконце,
Нам не дано, поднять стакан,
Нам не дано, раскинув руки
Бежать с рассветом по росе
Нам не дано услышать звуки
Вивальди, Листа, и Бизе.
Нам не дано блуждать в туманах,
Укрывшись стареньким зонтом,
Нам не дано тонуть в обманах,
Жалея утром о былом.
Нам не дано узнать друг друга,
В огромной, в сотню глаз, толпе,
Нам не дано обнять за плечи
Подругу при младой луне
Нам не дано закаты встретить
Через забитое окно
Нам даже не дано заметить,
Что это все нам не дано.
***
и куда же хуже - ведь хуже то и нет, и никогда не было, потому что нет постоянства, в этом мире все течет, все изменяется: от человека не остается ни одной старой клетки через семь лет, если не принимать во внимание нервные клетки; семь - магическое число, но магия штука таинственная, непостоянная, многим непонятная; магия зеленого сукна: логики, притворничества, блефа; магия любви: самоотдачи, лицедейства, наступления, обороны; магия разума: мышления, возможности принять единственно верное решение; магия общения: замененная на безумство людей замечающих только грязь на ботинках, да и то на чужих; магия воображения: создание необходимых вещей, получение образов, проведение аналогий и ассоциаций, торжество сновидца, материализовавшего свое сновидение; магия религии: канонизация святых и великомучеников, пострадавших за все человечество; магия - не поддающаяся разумному, не анализируемая, не исследуемая, и поэтому мне не понятная, непонятая, как материалисту не понятно идеальное; это происходит потому, что нами управляют или мы используем объективные или субъективные факторы, а не (отнюдь) какие - либо идеальные категории, но, не смотря на все это, хочется выйти на яйлу, снять обувь и бежать навстречу ветру, раскинув руки, горланя песню, бежать, бежать, бежать и добежав до обрыва резко остановиться, хотя хочется взлететь (см. Островского), взлететь вверх, несмотря на неизбежное падение к земле, в царство кротов и червей, и, поэтому остается только остановиться, задрать голову, да придерживать руками картуз, чтобы не слетел с глупой башки, следить за птицами и возвращаться, к привычному порядку вещей, нанизывать на бесконечную леску бисер, плетя замысловатый, одному, тебе понятный узор, поглаживать растянувшегося у ног сенбернара, держать ноги в теплой воде, распаривая мозоли или в полутемном подвале случайному собеседнику рассказывать о своей боли, смотреть в его бессмысленные глаза, знать, что он не слышит тебя, и продолжать свое повествование, пить омерзительно сладкий чай, чуть теплый, из чашки с жирными следами помады, ехать в пустом автобусе, на последнем рейсе, идущем в противоположную сторону, спать, не снимая одежды, прижавшись щекой к колючему одеялу, просыпаться от заново пережитого падения; наблюдая мелькание скал и деревьев, удивленно - перепуганные лица туристов, нашедших тебя под обрывом, раскалывающееся кроваво - красное солнце, понимающее страх высоты, и тем не менее, ежедневно всходящее на миллионы километров над землей, нащупывать новые шишки на затылке, вспоминая не только плохое, но и то хорошее, что наполняет опостылевшую реальность: забытую песню the Beatles, мощь баховской токкаты, колорит вангоговских подсолнухов, запах кофе и свежего поджаренного хлеба, ржанье лошадей, и все же возвращаться к людям: растягивая резиновые мышцы лица, выдавливать дежурную улыбку №8, выражение сочувствия №6, дружеское похлопывание по плечу №2; а в это время за окном стучит дождь, своим размеренным, шелестящим звуком туманя голову, грохочут проходящие поезда и в их светлые окна видны жующие бутерброды, читающие трехдневные газеты пассажиры - они едут по своим делам, делам работы, спешат, никуда не торопясь, иногда отсчитывая километры нажатием педали в зловонном сортире, спешащие и знающие, что их будут встречать, на большом вокзале или на забытом богом полустанке, (а впрочем, какая разница) затем последует долгая перепалка с кассиром билетной кассы, ради билета на станцию назначения, затем поедут в гостиницу и, гремя бутылками и чайниками, будут переругиваться с коридорным по поводу простыней и горячей воды, и их требования будут казаться настолько важными, что становиться смешно.
Смена кадра. Стадо бегущих по бескрайней пустыне сайгаков (да простит меня Айтматов), гонимых вертолетом: гром и треск винтовочных выстрелов, молнии, боль, крик, никому не слышный, но с огромной скоростью разносящийся по пустыне, страх смерти, запах пота, хруст ломаемых костей, предсмертный хрип, на радость людям…

набросок №1
набросок №2
Напишите мне