Предисловие

Набросок №1

Набросок №2

Набросок №3

Набросок №4

Стихи

Сонеты

        В который раз беру перо в руки, и который раз убеждаюсь, что с почерком надо, что-то решать, но писать это одно, а печатать - это другое и поэтому пишу очередные строчки вместо опостылевшей партии в преферанс за зеленым сукном, так успокаивающим мысли и притупляющим сознание, то сознание, которое Фрейд назвал Ego; Ego - охватывающее всю нашу сознательную жизнь, нашу реалию, Ego - лишь изредка уступающее место It, которое, зачастую, разрушает нашу жизнь, как айсберг, раздирающий стальной борт "Британика", убивающий все живое, раскидывающий людей во времени и пространстве, ломающий привязанности и взаимоотношения, It - выворачивающее все темное, страшное из далеких уголков бессознательного, обнажающий низменные инстинкты, которые через некоторое время становятся основными; они открываются независимо от человека, места, в котором он находится, времени, в котором он участвует в том или ином событии, за магическим зеленым сукном; за которым можно расслабиться и позабыть про насущные проблемы, забивающие все время своей назойливой настойчивостью, расслабиться и послушать шуршание карт, плеск портвейна в узком горлышке пыльной бутылки, стук ночных бабочек в черное окно, выходящее в наполненную влагой ночь, тихий разговор, ласкающий слух, потрескивающий проигрыватель, на котором стоит не надоедающий Pink Floyd, за зеленым сукном, откинувшись на спинку плюшевого кресла, с возможностью пообщаться на любые, без ограничений, темы, а когда припозднившиеся партеры по игре длинною в вечность, начинают прощаться и расходиться, остаться одному, завернуться в плед и со стаканом теплого вина просто молча посидеть, бессмысленно уставиться в камин, слушая потрескивание дров; возможно, эта epistola наведет Вас на мысль о том, что все на так уж и плохо - ведь плохо, это когда:

Нам не дано творить и мыслить,
Любить, мечтать, страдать, чудить.
Нам не дано сказать и свиснуть,
Кричать, трепаться, матом крыть,
Нам не дано увидеть солнце,
Звезду, свет, небо, облака,
Нам не дано открыть оконце,
Нам не дано, поднять стакан,
Нам не дано, раскинув руки
Бежать с рассветом по росе,
Нам не дано услышать звуки
Вивальди, Листа, и Бизе.
Нам не дано блуждать в туманах,
Укрывшись стареньким зонтом,
Нам не дано тонуть в обманах,
Жалея утром о былом.
Нам не дано узнать друг друга,
В огромной, в сотню глаз, толпе,
Подругу при младой луне
Нам не дано закаты встретить
Через забитое окно,
Нам даже не дано заметить,
Что это все нам не дано.

И куда же хуже - ведь хуже то и нет, и никогда не было, потому что нет постоянства, в этом мире все течет, все изменяется: от человека не остается ни одной старой клетки через семь лет, если не принимать во внимание нервные клетки; семь - магическое число, но магия штука таинственная, непостоянная, многим непонятная; магия зеленого сукна: логики, притворничества, блефа; магия любви: самоотдачи, лицедейства, наступления, обороны; магия разума: мышления, возможности принять единственно верное решение; магия общения: замененная на безумство людей замечающих только грязь на ботинках, да и то на чужих; магия воображения: создание необходимых вещей, получение образов, проведение аналогий и ассоциаций, торжество сновидца, материализовавшего свое сновидение; магия религии: канонизация святых и великомучеников, пострадавших за все человечество; магия - не поддающаяся разумному, не анализируемая, не исследуемая, и поэтому мне не понятная, непонятая, как материалисту не понятно идеальное; это происходит потому, что нами управляют или мы используем объективные или субъективные факторы, а не (отнюдь) какие - либо идеальные категории, но, не смотря на все это, хочется выйти на яйлу, снять обувь и бежать навстречу ветру, раскинув руки, горланя песню, бежать, бежать, бежать и добежав до обрыва резко остановиться, хотя хочется взлететь (см. Островского), взлететь вверх, несмотря на неизбежное падение к земле, в царство кротов и червей, и, поэтому остается только остановиться, задрать голову, да придерживать руками картуз, чтобы не слетел с глупой башки, следить за птицами и возвращаться, к привычному порядку вещей, нанизывать на бесконечную леску бисер, плетя замысловатый, одному, тебе понятный узор, поглаживать растянувшегося у ног сенбернара, держать ноги в теплой воде, распаривая мозоли или в полутемном подвале случайному собеседнику рассказывать о своей боли, смотреть в его бессмысленные глаза, знать, что он не слышит тебя, и продолжать свое повествование, пить омерзительно сладкий чай, чуть теплый, из чашки с жирными следами помады, ехать в пустом автобусе, на последнем рейсе, идущем в противоположную сторону, спать, не снимая одежды, прижавшись щекой к колючему одеялу, просыпаться от заново пережитого падения; наблюдая мелькание скал и деревьев, удивленно - перепуганные лица туристов, нашедших тебя под обрывом, раскалывающееся кроваво - красное солнце, понимающее страх высоты, и тем не менее, ежедневно всходящее на миллионы километров над землей, нащупывать новые шишки на затылке, вспоминая не только плохое, но и то хорошее, что наполняет опостылевшую реальность: забытую песню the Beatles, мощь баховской токкаты, колорит вангоговских подсолнухов, запах кофе и свежего поджаренного хлеба, ржанье лошадей, и все же возвращаться к людям: растягивая резиновые мышцы лица, выдавливать дежурную улыбку №8, выражение сочувствия №6, дружеское похлопывание по плечу №2; а в это время за окном стучит дождь, своим размеренным, шелестящим звуком туманя голову, грохочут проходящие поезда и в их светлые окна видны жующие бутерброды, читающие трехдневные газеты пассажиры - они едут по своим делам, делам работы, спешат, никуда не торопясь, иногда отсчитывая километры нажатием педали в зловонном сортире, спешащие и знающие, что их будут встречать, на большом вокзале или на забытом богом полустанке, (а впрочем, какая разница) затем последует долгая перепалка с кассиром билетной кассы, ради билета на станцию назначения, затем поедут в гостиницу и, гремя бутылками и чайниками, будут переругиваться с коридорным по поводу простыней и горячей воды, и их требования будут казаться настолько важными, что становиться смешно.
      Смена кадра. Стадо бегущих по бескрайней пустыне сайгаков (да простит меня Айтматов), гонимых вертолетом: гром и треск винтовочных выстрелов, молнии, боль, крик, никому не слышный, но с огромной скоростью разносящийся по пустыне, страх смерти, запах пота, хруст ломаемых костей, предсмертный хрип, на радость людям…

        Однажды, идя по раскаленной от бешеного солнца улице, ничего не ожидая ото дня, по цвету и температуре не отличающегося от густого потока кипящего молока, без мыслей о тени и стакана ледяного лимонада, без сожаления о потерянном, с утра, холодном душе и сыроватого, с легким запахом плесени, кабака, расположенного в подвале одного из старинных особняков, со львами, спящими у ворот, без надежды о прохладной, пахнущей росой и громыхающей сверчками ночи, под открытым небом, изнывая от зноя и липкого, горячего пота, струящегося из-под волос, пропадающего под воротником и стекающего по спине к ногам, я увидел нечто запредельное, не гармонирующее с моим настроением и июльским днем. Был на редкость жаркий июльский день и тот сонный послеобеденный час, час сиесты, когда солнце, изо всех сил, старается отдать последнее тепло припасенное им на сегодняшний день, казалось, город через секунду растает и поплывет, оставляя после себя зловонную, быстро высыхающую, лужу до отказа набитую пластиковыми бутылками, обертками от мороженного и стайками белых и оранжевых окурков, снующих от берега к берегу. В этот самый час я увидел мыльный пузырь. Вроде бы ничем не примечательный, но, учитывая, что на улице стояла полная тишина, слегка нарушаемая шелестом преждевременно опадающих листьев, учитывая, что вокруг не было, не души, а до ближайших домов было никак не меньше полутора тысяч метров, это казалось нереальностью. Он висел в воздухе неподвижно, словно тоже был озадачен моим появлением в такое время. В состоянии полнейшего обоюдного изумления мы сделали несколько кругов друг относительно друга для более близкого знакомства. Согласно моим первым, поверхностным наблюдениям - это был обыкновенный мыльный пузырь: в меру круглый и переливающийся всеми цветами радуги, как и положено мыльным пузырям. При более тщательном рассмотрении цветные полосы двигались, меняли форму, изгибались и перемещались по поверхности пузыря, что напомнило мне движение крови по сосудам живого существа, а его, едва заметная пульсация казалась биением прозрачного сердца. Мы одновременно прекратили движение и застыли на несколько минут. Я постепенно начинал ощущать, что передо мной самое хрупкое и самое совершенное создание вселенной. Простота и величие формы доводили до безумия, а вероятность обладания им разума ставила выше всех существ живших под этим Солнцем. От осознания этого пот стал холодным, и из тонких струек превратился в быстрый ручей, бегущий между лопаток. Мое открытие пугало, завораживало и притягивало. Я хотел бежать прочь от этого места, и в то же время был готов любоваться им вечно, следовать за ним не взирая ни на что. Но то ли повинуясь своему капризу, то ли законам физики он начал, вначале медленно, с постепенно нарастающей скоростью, подниматься вверх. Сперва он был отчетливо виден на фоне желтеющей листвы, затем, скользнув по кронам пыльных деревьев, давал возможность разглядеть только свой тонкий профиль, залитый снаружи и изнутри голубым и палящим небом. Я стоял и не мог отвести взгляд, боясь потерять его из виду. Глаза слезились от солнца или от скорби и тоски.
        Когда, наконец, я пришел в себя и опустил голову, то заметил, что незаметно наступил вечер, где - то слышалась музыка, изредка заглушаема смехом, где - то разрывался репродуктор, вещая о новой войне, далеко, как рассерженный шмель, гудел поезд, уезжающий прочь. Вокруг гуляли веселые, радостные люди в ярких одеждах, пили минеральную воду, сидя за столиками кафе и тихо разговаривали. Все это казалось настолько обыденным и неестественным, что, в ужасе и печали, почти машинально, я снова поднял взгляд на небо, пытаясь в этой темноте вновь увидеть хотя бы намек на его присутствие. Но небо молчало и подмигивало биллионами звезд.

Лопасти вентилятора вздрогнули, сделали еще несколько оборотов и лениво остановились. К одуряющему запаху пыли, штукатурки и мышей присоединился тошнотворная вонь сгоревшей проводки. Свет, с трудом пробивающийся сквозь пыльные витражи мастерской, окрасился в грязновато - сизый цвет, придав комнате освещение какого - то языческого храма. Это впечатление усиливали расставленные, в беспорядке, скульптуры людей и животных. Дощатый пол усеивали пожелтевшие газеты, окурки, пустые пакеты из-под арахиса, живописно украшенные гипсовыми, глиняными и винными пятнами. На стенах и потолке беспечные пауки сплели бесконечные узоры и восседали в центре концентрических окружностей, в качестве живых украшений.
        Жил, творил и совершал обряды в этом "храме" немолодой и непопулярный скульптор, чьими творениями и была заставлена мастерская. Годы творческих исканий давно прошли, и реализовывать себя как художника он уже не собирался. Профсоюз, время от времени подкидывал заказы, которые не требовали полета фантазии. Это были либо скульптуры поэтов, либо лепнина для загородных коттеджей сильных мира сего. Иногда подворачивалась халтура, в виде надгробий и поэтому, приходилось работать с безутешными вдовами, которые вместо денег предлагали себя утешить и с радостными, ушлыми наследниками, не утруждающими себя советами по поводу заказа. Эти заказы приходили не часто, что немало радовало утомленного скульптора. Свободные от работы в дни, а их было немало, он проводил в небольшом уютном погребке, за чашкой кофе без сахара, пачкой сигарет и утренней газетой. За все время, которое он там проводил, кафе поменяло четырех хозяев и около двадцати официанток. Эти перемены позволяли следить за неумолимым ходом времени, так как стрелки часов, за стойкой бара давно замерли и показывали двадцать минут пятого, время чаепития. В этот час народу было немного, половина находилась на работе, половина пила чай в кругу семьи. Последней, он обзавестись не успел, хотя раньше в мастерской слышался женский смех, и обнаженные натурщицы, то и дело предлагали обвенчаться где-нибудь в забытой богом церквушке, на берегу океана. Подобные предложения забавляли, но не более того. Затем, незаметно, пришла пора зрелости, и женские голоса стали утихать, а вскоре, тишину мастерской нарушал лишь шорох мышей и скрежет шпателя по твердеющему гипсу. За годы одиночества пропала потребность в общении, и в течение дня можно было ограничиться парой фраз о погоде или политике с продавцом газет и с молоденькой официанткой из погребка.
        - Черт - мысленно выругался он, - только этого мне и не хватало.
Разбрызгивая белые, гипсовые капли, он подошел к розетке и резким движением выдернул вилку. Как оказалось, проводка сгорела во всем помещении, и обугленные пробки теперь смотрели двумя вытекшими глазами в противоположную стену. Духота в мансарде стала невыносимой. Открыв крохотную форточку, скульптор направился в сторону ванной, на ходу стягивая и пачкая гипсом одежду. Вода, полившаяся из душа, по цвету и температуре мало отличалась от потока мочи, не принесла ни свежести, ни облегчения. Простояв под душем минут десять, он вышел и, не одеваясь, подошел к застывающей женской скульптуре, над которой работал весь день. Это была стройная фигура стоявшей девушки, почти подростка, одна тех из немногих работ, которые делались для себя. Она была идеальна, и казалась живой, по какому то непонятному девичьему капризу вывалявшаяся в мелу. Сквозь тонкую кожу просвечивался гребешок ребер, распущенные волосы свободно падали на острые лопатки, а спереди слегка прикрывали грудь. Мышцы ног напоминали натянутые струны, так, что было похоже, сейчас она сделает стремительный шаг вперед и спустится с низкого столика. Чем - то, по стилю, по динамичности, скульптура напоминала творения полусумасшедшего Родена, и хоть мастер вложил в ее создание все свое мастерство и душу, все же чего - то в ней хватало.
        - Ладно, завтра переделаю. Было жаль истраченного гипса и времени.
Устало, повалившись в кресло, он закурил сигарету. Едкий дым царапал слизистую, и без того обожженного зноем, рта. Очень хотелось прохлады, но было лень одеваться и выходить на пыльную улицу под палящее предзакатное солнце, на раскаленный асфальт, низвергающий потоки теплого воздуха, пропитанного запахом смолы и выхлопных газов.
        Когда - то давно, Бог знает сколько лет назад, в такой же летний день из прохладных стен института вышел молодой, пышущий здоровьем парень. Его энергией можно было освещать несколько кварталов, а идей хватило бы на сотню эдисонов. Приобретя, на полученные от родителей деньги, мансарду, под крышей одного из домов начала прошлого века, он перестроил ее под мастерскую. Повинуясь, юношеской прихоти, вставил в окна разноцветные стекла, устроил в одном из ее углов огромный по размерам и выбору напитков бар, пробив крышу, вставил те же цветные стекла, что придало, уже упомянутый ранее, вид языческого храма, и стал жить и работать в свое удовольствие. Его окружали друзья, в бесконечных спорах пролетали вечера. Ночи, вперемежку с работой, уходили на любовные единоборства. А поутру, в спешке и вожделении, он лепил спящих, потягивающихся в постели, сонно моргающих партнерш. Их скульптуры он не продавал, и вскоре, одна из стен напоминала древнегреческий пантеон или аллею героев (если быть точным, то героинь). Его работы становились популярными. Бомонд принял его в свой круг, и жизнь закружилась калейдоскопом, окрашенным во все яркие и веселые цвета.
        Собравшись с духом, он все - таки оделся и вышел из дома. Дверь не закрывал принципиально, да и хотелось, что бы выветрился сладковатый запах гари. При выходе на улицу, тело обдало волной горячего воздуха, что было равносильно погружению в кипящую воду. Ослепленный, низко висящим диском солнца, он сделал шаг с тротуара и едва не был сбит проезжающим грузовиком. Звук сигнала, вдобавок к слепоте, оглушил, а во рту появился привкус металла и нефти. Эти происшествия, вновь заставили упомянуть черта, и ускорить шаг в направлении погребка. Окунувшись в спасительную свежесть, полуподвального помещения, восприятие окружающего понемногу становилось отчетливей, а, залпом выпитый, бокал коньяка, уничтожил противный привкус во рту. Присев на свое привычное место, он слегка отдышался и успокоился. Крепкий кофе, ненавящивая мелодия и выпитый коньяк настраивали на самосозерцание и уход в свой собственный мир. Мысли постепенно покидали натруженный мозг, а глаза механически следили за людьми, сидящими за соседними столиками, за суетливой официанткой, которая не могла найти себе занятие, и в сотый раз протирала, и без того чистый стакан, тонкого стекла. На мгновение мысли сконцентрировались на стоявшей в мастерской, на постаменте, скульптуре девушки. Видение колыхнулось и изменило позу на более расслабленную.
        - Может стоит снять напряжение мышц, или сделать ее сидящей - мелькнула мысль.
Время шло, и бар постепенно наполнялся посетителями. Воздух пропитывался сигаретным дымом и запахом пригоревшего мяса. Становилось слишком шумно и неуютно. Он медленно встал, расплатился, попрощался с барменом и вышел на улицу. Жара заметно спала, но осталась нестерпимая духота летней ночи, тротуары наполнились прогуливающимися парами, магазины мерцали рекламными огнями, редкие машины, практически бесшумно, скользили по дороге. Перейдя дорогу, и открыв дверь подъезда, он очутился в пахнущем человеческими и собачьими экскрементами лабиринте. Поднявшись на верхний этаж, открыл дверь и шагнул в темную комнату.
        Время шло, вокруг него, словно фары машин несущихся по шоссе, мелькали лица, имена, идеи. Поклонники и почитатели не давали прохода, почтовый ящик ломился от пригласительных открыток и визитных карточек. Шумные вечеринки и чинные рауты, презентации, выставки, фестивали. Работы продавались, как авангардные. Ему пророчили мировую славу. Но, как это всегда бывает, внимание быстро угасло, и заказчики стали иссякать. Что удивительного. Авангард разбился о стену критики, уступив место новому авангарду. Реализм вышел из моды, на сцену выходили представители новых течений. Абстракционисты - молодые люди с вялыми движениями и походкой, одетые, так, что со спины даже черту не разобраться в их половой принадлежности, унылые педерасты, чьи работы могли напоминать что угодно, и любое название, данное в кокаиновом опьянении, воспринималось на ура. Ценности кардинально менялись.
        - Гений становится признанным лишь после смерти - говорили друзья.
Но такие утешения радовали еще меньше. Он вступил в профсоюз художников, сплошь и рядом состоящий из "выдающихся" и "заслуженных" старперов. Это помогло оставаться на плаву и оплачивать немногочисленные счета. Происходящее вокруг занимало все меньше и меньше, пока не стало совершенно безразлично. И наступило забвение.
        Протянув правую руку, он нащупал выключатель, и щелкнул им два раза. Свет не загорался. Запах проводки напомнил, что она перегорела днем и то, что завтра ее ремонту нужно уделить немало труда. Лунного света с трудом хватало для освещения комнаты, и лишь статуи, молча белеющие вокруг, помогали матово подсветить стены. Бросив взгляд по направлению к последней работе, ему показалось, что статуя поменяла свое положение, на то, что привиделось ему в баре. Приписав это утомлению и призрачному свету, он не обратил на это особого внимания. На ощупь, скульптор дошел до ванной, до отказа повернув краны, разделся, бросил одежду на пол, не заботясь о том, что она может намокнуть, погрузился в прохладную воду. Закурив, наверно, сотую за сегодняшний день, сигарету, он расслабился и следил за прыгающим по черной воде, отражением уголька сигареты. Плеск воды убаюкивал, глаза слипались сами собой, а мысли витали вокруг девушки подростка, живого прототипа его работы, которая могла бы быть с ним, рассеять его страхи, избавить от одиночества, дать чувство свободы и покоя.

        Молодой следователь, сидя за своим обшарпанным столом, сотый перечитывал результаты медэкспертизы. Он был зол на своих старших коллег, за явный глухарь и озадачен невероятностью подкинутого дела. "Мужчина, возрастом 50 - 55 лет, холостой, род занятий, скульптор (судя по статуям находящимся в квартире), найден мертвым в собственной ванной. Следов взлома не обнаружено. Отпечатков, не принадлежащих пострадавшему нет". Вроде ничего необычного, если бы не заключение врача о том, что причиной смерти были многочисленные переломы ребер и позвоночника, но, несмотря на это лицо мертвеца, не выражало боли и страдания, оно было, настолько умиротворено, что казалось, смерть пришла к нему во сне. И еще - на полу ванной обнаружены следы узких женских ног, испачканных гипсом.

Взгляд еще раз упал на монитор, и я устало закрыл глаза. Жутко хотелось спать. Вторые сутки в сети давали о себе знать. Тридцать часов в on-line. Под вращающимся креслом валялось пару пустых банок из-под кофе и около пяти пустых сигаретных пачек. Окурки уже вываливались из пепельницы, пачкая стол и клавиатуру. В комнате густыми волнами колыхались клубы дыма. Несмотря на это я не отходил от компьютера ни на минуту. Я знал, что звуковой сигнал, возвещающий ответ прозвучит минут через пять. За это время глазам можно дать отдых и выкурить очередную сигарету.
        Когда это началось? С этой девушкой я познакомился по "аське" месяца два назад. По ее утверждению она занималась парапсихологией, а именно влиянием интернета на ментальную оболочку человека. Ее теория была необычна из-за ее парадоксальной формулировки. Согласно ей: "астральное тело иссякает с каждым вводом данных. Каждое нажатие клавиши ENTER перекачивает душу человека в компьютер, и в виде информационного кода передает по сети. Между головным мозгом человека и процессором образуется канал, по которому передаются данные. И этот канал работает только в одном направлении - на выкачивание информации". Она ссылалась на Вернадского, на его информационное поле Земли - ноосферу. С ней спорили, не соглашались. Форумы, посвященные этой теме, несколько недель держали первые места всевозможных топов и рейтингов. Старожилы сети снисходительно посмеивались: " Мол, за все время работы не только не израсходовали свою телесную оболочку, но и порядочно растянули, нарастив объемистое пивное брюшко". Неофиты, пугливо забрасывали вопросами. Как? Почему? И я был готов положить монитор против коробка спичек, если "взвод новоприбывших" не поспешил ретироваться, и больше никогда не возвращаться к сети.
        Не скажу, что эта теория на меня сильно повлияла, но интерес, к нестандартно мыслящему человеку, проявился достаточно выражено. Да и непередаваемое искусство убеждать и ясно выражать свои мысли, тоже сыграли не маловажную роль. Как я уже говорил, мы познакомились по "аське", ее ник Алиса, если я забыл его упомянуть, и вскоре стали переписываться. Где - то через неделю она прислала свое фото (кстати, его распечатка и сейчас висит, приклеенная скотчем к стене), которое оказалось очень даже ничего. Хотя, может быть это и не она. Но какое это имеет значение Правда я, обычно, высылаю свою фотографию, но пару раз высылал такого метиса, с телом Сталонне, и лицом Рики Мартина, а может и наоборот, что, глядя на себя, начинал истерично смеяться. Так вот, темами переписки с Алисой были, чуть ли не все глобальные проблемы человечества, начиная от СПИДа, заканчивая очередными военными действиями на ближнем востоке. Да и по мелочам сплетничали. А сегодня или вчера мы подняли ее коронную тему о "тонких мирах". Это не моя фраза, но по-другому сказать не получится.
        Я вздрогнул от неожиданного звука. Колонки металлическим женским голосом объявили: "You have message". На черном экране неоново побежали буквы: "Дело в том, что у различных людей различные ресурсы и поэтому не все ощущают потерю энергии. Некоторые могут потреблять ее извне, как это делают энергетические вампиры, и восстанавливаются, а некоторые имеют такой запас, что эти потери не влияют на общее состояние. Влияние ENTER-а ярко выражается на тех людях, кто мало общается, живет в сети и не выходит на улицу. На тех, кто солнце чаще видит на мониторе, в виде смайликов, а не на небе. Например, я после долгой работы в сети чувствую повышение температуры, что говорит о выделении энергии, у кого - то болят зубы, кто - то хватается за сердце, кого - то беспокоят почки и мочевой пузырь. Врачи приписывают эти симптомы нерегулярному питанию и неимоверному количеству потребляемого пива и кофе, частому курению, и сидячему образу жизни, но как они объяснят пропажу, "растворение" людей. На твой вопрос, почему никто не замечает исчезновений? Отвечаю. А как можно заметить пропаже человека, если его никогда и никто не видит. В наше время все настолько увлечены собой и своими проблемами, что даже не знают своих соседей по лестничной клетке, не говоря о верхнем или нижнем этаже ".
        - Что ж, по крайней мере, это логично - по себя сказал я.
        Клавиши мелодично затарахтели под моими пальцами.
        - А как же друзья, знакомые, по реальной жизни или по переписке. Неужели люди просто растворяются во времени и пространстве, и их никто не ищет?
        Я ударил по ENTER-у и опять откинулся на спинку кресла.
        - Интересно - я вновь закрыл глаза и стал размышлять, - а в живом общении, мы могли бы остаться самими собой? Или это только привилегия юзеров сети. Вот черт! Два человека могут общаться и понимать друг друга с полуслова. А в жизни не понятно - смогут ли они быть вместе, смогут ли посмотреть друг другу в глаза, помолчать, взявшись за руки, смотреть на звездное небо и не о чем не думать. И дело не в расстоянии, разделяющем двух людей, не в километрах, а в тех привычных масках, под которыми мы прячем все недостатки и комплексы, выдуманные самими нами, но не известно для кого.
        Звук из динамика вновь отвлек от назойливых мыслей. На экране замерцало: "А ты видел объявления о пропаже людей? Вроде все нормально, жил себе человек, работал и вдруг раз и пропадает. Не очень давно, я, с друзьями физиками, создала группу по исследованию паранормальных явлений. Нашли в нете информацию о работе похожих групп. Стали с ними переписываться. И один спец, из Германии выслал нам схему сверхчувствительного детектора электромагнитного поля, который регистрирует аномалии в магнитном поле Земли. Этот прибор часто применяется, для поиска энергетических точек Земли и различного рода источников электромагнитного поля. По высланной схеме собрали прибор и провели ряд контрольных замеров возле различных источников поля. Все виды излучающих приборов давали лишь слегка увеличенный, по сравнению с полем Земли фон. Не составлял исключения и компьютер, но правда если во время замеров шла пересылка данных по сети, то фон несколько увеличивался. Это был первый шаг к нашей работе. И тут нам несказанно повезло. Хотя слово везение здесь не очень уместно. В соседней общаге, в одной комнате жили три парня. Занимались компьютерами, со всеми выходящими из этого последствиями. И однажды в пятницу двое из них разъехались по домам, а третий остался на выходные один. Хакер был еще тот. В понедельник приехали его соседи и обнаружили только включенный компьютер и дымящуюся сигарету. Все его вещи остались на своих местах, да и сигарета, не успевшая потухнуть, говорила, о том, что он совсем недавно был в комнате. Мы появились на "месте преступления" минут через двадцать. Показания наших приборов повергли в ужас даже самого скептически настроенного техника. Датчики буквально зашкаливало. Мощный источник поля находился прямо возле компьютера, который продолжал тянуть файлы из сети. Вероятно, бетонные стены сыграли экранирующую роль и усилили поле. После выключения компьютера стрелки резко начали возвращаться и через минуты две регистрировали лишь обычный фон. Мы включили компьютер опять - стрелки дернулись и вернулись, больше аномалий не было. Парни обратились, было в соответствующие инстанции, но там их послали подальше. Вот такой случай. Конечно о чистоте эксперимента говорить еще рано, но первый шаг получился значительным"
        Строка остановилась, и появилось окно PAUSE 30 min. А спустя минуту сеть обвалилась. Такое случалось не часто, но практика показывала, что раньше утра она не поднимется. Это был знак, что пора дать себе отдых. Я дошел до кровати, не раздеваясь, лег и практически моментально выключился.
        Разбудил меня ослепительный луч Солнца, пробивающийся сквозь не зашторенное окно. От табачного дыма раскалывалась голова, а в глазах было насыпано по стакану песка. Кое - как, проснувшись, я подошел к компьютеру. Алисы в сети не было, и свободное время можно было уделить прогулке до ближайшего ларька, за очередной дозой никотина и кофеина. Спускаясь по лестнице, я вспомнил, что на сегодня назначил встречу по поводу покупки цифровой видеокамеры. Уже в течение месяца я собирал на нее деньги, и основной причиной послужило то, что у Алисы этот девайс уже был установлен, и я наконец мог увидеть ее в живую.
        Часа через четыре, камера была установлена, и я вовсю тестировал ее, подбирая подходящее место и разрешение. Вечером мы встретились, и первой моей просьбой было, чтобы она перешла в режим приема - передачи видео информации. Через несколько минут в окне, появилось мутное изображение комнаты, в которой сидела Алиса. Фотография соответствовала внешности.
        - Ну что, доволен?
        - Более, чем.
        Это было правдой, конечно картинка оставляла желать лучшего, но мне было этого более, чем достаточно. Теперь мы могли не только общаться, но и видеть друг друга. Мы стерли предпоследнюю грань между нами, и не хватало только тактильных ощущений.
        - Наконец то мы можем посмотреть в глаза, - сказала она - только жаль, что расстояние по-прежнему разделяет нас.
        - Мне тоже очень жаль.
        - Но знаешь, теперь мы настолько приблизились, что можем скоро, друг к другу надоесть и наши отношение потеряют свою ценность.
        - Я так не думаю.
       
        Последнее, что я видел, это едва уловимое движение ее правой руки и фейерверк разноцветных огоньков. Ее в комнате больше не было. В глубочайшем ступоре я продолжал смотреть на экран, но в поле зрения камеры никто не появлялся.
        В себя я пришел в больничной палате, куда попал с диагнозом - сильное физическое и психическое истощение плюс тяжелейший стресс. После выхода из больницы я первым делом сел за компьютер и попытался найти Алису. Ее аська не отвечала, и никто из знакомых не был в курсе ее дальнейшей судьбы. Кто - то говорил, что она уехала к родственникам, кто - то говорил, что вышла замуж за иностранца, но большинство находились в таком же неведении, как и я. Я продолжал попытки вызвать ее в течение года, но все безрезультатно.
        Теперь я занимаюсь парапсихологией, изучением паранормальных явлений и тому подобное, а свои работы печатаю на печатной машинке

        Унылая, безрадостная картина лежала предо мной. На многие километры вокруг, простирались серая безжизненная пустыня. под ногами поскрипывал слой пепла сантиметров двадцать. Мягкого, приятного на ощупь, слегка теплого, пепла. Того, что осталось от деревьев, животных, людей. Изредка, глаз натыкался на различные металлические и железобетонные конструкции, торчащие из земли, как переломанные кости. Это все, что осталось от человечества. Невольно, вспомнив Брэдбери, я подумал: "Как он все правильно предсказал". Человеческая алчность преступила границу, и перелившись через край, неудержимым потоком снесла своих родителей, уступив место покою. Это был покой мертвеца. Тот сон, который никогда не заканчивается, сон, разлагающий тело - сон мертвеца. В мертвом организме Земли оставались живые клетки, но их количество насчитывалось десятками. В их числе был и я.
        Аннигилирующая волна прокатилась по всей поверхности планеты за считанные минуты, сделав, по инерции, несколько оборотов вокруг земного шара, уничтожила все формы жизни. Предшествовала ей серия мощных взрывов, которая всколыхнула и расплавила почву. Земля кипела при температуре в несколько тысяч градусов. Камень крошился в песок, песок превращался в стекло.
        Я уцелел по, достаточно, прозаической причине. Как военный, подчиняющийся приказам своего командования, мне пришлось, в это время, нести "почетную" вахту у дверей наиболее глубокого продуктового склада. Склад находился на шестом уровне бункера, в котором базировалась наша часть. Это и спасло меня, так, как верхние четыре уровня начисто слизала ударная волна.
        Моя судьба меня сильно не беспокоила. Родители погибли задолго до взрывов, другие родственники, если и существовали, тоя о них не знал. А сослуживцы? Профессия солдата научила терять друзей, если, конечно, этому можно научиться. Поэтому осознание гибели всех однополчан, поначалу, не представляло причины для исступленного горя. Я не боялся остаться один на один с разрушенным миром, точнее не хотел бояться. У меня под ногами находился нетронутый склад с продуктами, способный в течении года снабжать батальон солдат. Так, что продовольствием я был обеспечен на триста лет. Если бы я знал, как сильно переоценил свои силы.
        После катастрофы прошло три года. Это время очень изменило меня и внешне и внутренне. Тысяча девяносто пять дней в одиночестве. Третью годовщину новой эры я встретил на поверхности с бутылкой отличного пшеничного виски. Выпив больше половины, голова наполнилась мыслями об окружающем мире. Он мало изменился. Дождями был смыт слой пепла, обнажив серую безжизненную землю усеянную костями. Обследовав пространство в радиусе трехсот миль я не обнаружил никакой жизни, что дало все основания считать себя последним живым организмом на планете. Затем основным занятием стал сбор огромной коллекции костей. Долгие дни я собирал эти кости в гигантский могильник. Аккуратно, косточка к косточке складывал останки земной жизни, в результате чего, моя коллекция скелетов стала достойна лучших зоологических музеев. Я разговаривал с ними, как с живыми существами. Мысленно воссоздавая их плотский образ. Во снах они приходили ко мне живые. Животные мирно бегали вокруг, птицы вили гнезда, реки были полны рыб. Я, сидя на траве, общался, с давно погибшими друзьями, мы вспоминали прошлое, строили планы на будущее, пели песни под гитару. А затем приходило пробуждение, как всегда тяжелое, в своей жестокой реалии, как всегда пустынное и безмолвное. Три года одиночества. Допив праздничный виски, я решил навестить могильник. До него было чуть больше двух километров, привычная дорога. В идеальном порядке, четкими линиями мною были выложены останки практически всех видов животного мира, от грызунов до человека. Кости были отполированы дождями и временем, они были в великолепном состоянии.
        - Если бы я мог их оживить.
        Начинало смеркаться, и стало заметно холодать. Самое время вернуться в привычный бункер, который стал моим домом. Плотно задраив входной люк, дошел до койки и повалился на нее. Сон долго не приходил. Назойливые мысли крутились и беспокоили. Ежедневные мысли.
        - Неужели это конец? Неужели я последний человек на Земле. Как много людей об этом мечтали, а на самом деле в этом нет ничего хорошего. Я бы отдал все, что угодно, чтобы этого не произошло. Чувство одиночества невыносимо. Страшно постоянно оставаться одному.
        Я не заметил, как уснул и в моем сне мне привиделся огромный могильник. Он выглядел так реально, что меня посетило сомнение, сплю я или нет. Краем глаза, в его центре, я заметил движение. По коже побежали мурашки. На белоснежных костях появились розовые прожилки. Они набухали и увеличивались в размерах. Через несколько минут в проявившихся венах пульсировала кровь, а еще через несколько, вены пропали под наросшей мышечной массой. Глазницы заполнялись, в них вырастали новые глаза, появлялись веки, тело обрастало кожей. Этот процесс перекинулся на соседние кости, и через полчаса вся яма наполнилась шевелящейся массой живых существ. Они, пошатываясь, поднимались на ноги, пробовали голосовые связки, наполняя округу шумом тысяч голосов. Они взбирались по осыпающимся склонам ямы, выбирались из нее и разбегались во все стороны. Я улыбался, видя весь этот переполох, этот взрыв жизни, этот хаос. На расстоянии, немногим больше километра, из могильника выбрался благородный олень. Слегка покачивая рогами, он сделал несколько шагов, словно проверяя свои новые ноги. Вслед за ним стали появляться другие животные, а за животными и люди. Они в недоумении смотрели друг на друга, на свою наготу, на разбегающихся, в разные стороны, животных, и не могли понять, что с ними произошло.
        На горизонте поднималось новое Солнце, которого, мне не суждено увидеть.

Незваным гостем, сильный дождь, постучал в окно,
Заветный камень унесла липкая вода
Тяжелый выдался денёк, илистое дно,
Погас последний уголек на лихом ветру.

Забытый летом, мотылек - слопала зима
Зажегся где - то огонек, значит повезло.
Упал на землю и замерз, эх, не добежал,
Облезший пес хранитель слез - велика беда.

Беззвучным ртом, безумный крик, сорвался и бежать
Минув версту, он быстро сник, начал умирать
И стены плакали дождем - слезы пресные.
Поет метель, а мы все ждем, знать не местные
.
И как печальный эпилог, вдруг пришла весна
Ожил погибший мотылек, отошел от сна
И полетел куда - то ввысь, там все здорово.
Внизу, как яблоко, земля во все стороны.


Девичий каприз
Заветных слов клубок упал и покатился
Взлетая вверх, проваливаясь вниз
Из фраз обычных белый стих сложился
Затейливый, как девичий каприз

Как шаг за шагом нас тропа уводит,
Как день за днем проходит наша жизнь,
За другом друг в последний путь уходит
Нежданно, так, как девичий каприз

И каждый новый день я в новой маске
И каждый день приносит мне сюрприз
Живу как в сказке, старой доброй сказке,
Волшебной, словно, девичий каприз

Как надоело все, зовет меня и тянет,
На скользкий и предательский карниз,
Вмиг поскользнулся, и меня не стало,
Я пропаду, как девичий каприз

Луна заходит, скоро солнце встанет,
Такое ж яркое, как мартовский нарцисс,
И луч, сверкнув, больное сердце ранит,
Огромное, как девичий каприз

Печальные глаза взирают грустно,
Не успокоит слух вечерний бриз,
Деваться некуда, все суетно и пусто,
Напоминает девичий каприз


***
Без надежды на то, что могло бы быть
на встречу, на улыбку, на слово
и еще на слово, и еще на слово.
Где без возврата все летит вперед,
с оглядкой на вчера, но все - таки вперед,
летит вперед, летит, летит вперед.
А вдоль ползет унылая стена,
темная стена, с глазами, как стекло,
но это же стена, хотя с глазами.
По всем путям несутся поезда,
проездом через жизнь, металлом о металл,
скрипят, стучат, гремят, и пропадают.
А в небе, высоко, сидит веселый бог,
смеется громко он, в темнеющей дали,
чему - то, веселясь, на нас взирая.
Слой пыли на руках, кило грязи во рту,
три пуда в животе, отличнейшей земли,
немного тяжело, но все - же мало.
Нехорошо, когда теряешь слух,
когда уходит друг, далеко навсегда,
несутся поезда, несутся.
И пролетают дни сырым дождем,
а мы сидим и ждем, закончатся они,
придут другие дни, придут другие.
И снова прятать в кулаки лицо,
считаться подлецом, несется колесо,
и плачет, и стучит, и плачет.

***
Ночь.
На Землю упала.
Дочь
Ушла и пропала.
Прочь.
Ушла, и не стало.
В ночь.

Сон.
Конец и начало.
Дом.
Дождя не бывало
В нем
С забытых давно
Времен.
Дни.
Летят незаметно.
Дни.
Остались опять
Одни.
Считая прожитые
Дни

Стон.
В нем радость и счастье.
Он
Питает ненастье.
В нем
Мне слышится крик
Ворон.
Срок.
Родимые пятна.
Клок.
Волос и не надо
Ног.

Бег.
Торопливый и жадный.
Снег.
Холодный и гадкий.
Век.
Догорает и снова.
Снег.

***
Сели тени на колени, тише дети спит весь дом,
Крепче нервы, толще стены, все покрылось вечным льдом.
Мысли пеня от безделья нет веселья - ком тоски.
Прилетела, снова села стая снов из - за реки.
Был однажды скомкан дважды от души по нужным швам
Был отважным, но от жажды лег на снег на радость вам
Грустно было - ты забыла цвет улыбки на холсте
Научила, отлюбила и ушла навеселе
От ненастья жди несчастья, а во снах ищи намек
Мог, придя, не достучаться, мог не преступить порог.
От безделья сделал зелье, от дождя закрыл глаза,
Вроде плыл, но сел на мель я, сделал то, чего нельзя.
Где - то мясо, где - то глина, где - то вовсе ничего.
Лист бумаги, капля влаги, ветер мимо наутек,
От атаки до атаки, лиши безмолвный диалог.
Вновь на страже ждем монтажа, напролом, сквозь крючья фраз.
А на небе, тихим стражем череда всех лунных фаз.

***
Навеки в себе запечатал весну.
Попался, как глупый пескарь на блесну
И без сожаленья на радость весне
Частицу себя оставил в тебе.
Мне нравится жить, мне нравится ждать,
Мне нравится пить, мне нравится лгать,
Мне нравиться ночью топиться в тебе,
Лежал и не встал, так долго я ждал
Великого праздника меда и жал
Пусть не добежал, зато не пропал
Букет из сплетенных причудливо тел
Умел, но не помню, то, что я умел
Наверное, очень и очень давно
Умел, но не смог, уже все равно.

***
Через громады облаков, сквозь серп луны, сквозь пыль веков
Прошел уставший пилигрим, чей спутник - старый арлекин
И всю дорогу, до земли о чем - то спорили они
Один о том, что жизнь, как крест, в две перекладины насест
Для птиц кормушка, и она, лишь человечиной полна,
И что счастливым будет тот, кто всех спасет, а сам умрет.
Другой твердит, что все не так, что всех счастливее дурак,
Который жив единым днем, не преклоняясь пред огнем,
Хранимый ветром и дождем дорогой песней и плащом.
Монах кричит: "Вот это вздор! Большой невиданный позор.
Бродить бесцельно по земле, валяться в скошенной траве
Таких полно и все они до одного еретики.
Таким есть место на костре, пускай горят, крича в огне,
А мы, смиренно помолясь, восславим веру. Её власть,
Воздвигнем храм в сто куполов, во имя праведных богов"
Поэт смеется: "как же быть? Как жить и чтоб вина не пить
Или в кругу хмельных друзей делиться радостью своей.
А если горе, иль беда куда идти? Скажи куда?
В исповедальню? Нет! Нет! Нет! Не даст мне храм на все ответ.
Уж лучше этот золотой я дам красавице одной
И вместе с ней, не чуя ног, постели опущу полог".
Один молился, другой пел, один постился, другой ел.
Их спор в сто тысяч миль и лет, одна краюха на обед,
Единый путь, один ночлег, один отпущен жизни век,
Их две враждующих души во мне одном заключены.

***
В небесах босые бесы бесят бесенят
Босы бесы, как балбесы и без бус бузят

***
Ганджубас, мулатка, регги-
пусть завидуют соседи

***
Пространства бесконечность
Таят в себе хрустальные границы
И тысячи мгновений в вечность
листают жизни желтые страницы

За каплей капля в океан ложатся
Песчинки в скалы собираются упрямо
Остыло Солнце - с каждым может статься
И веки закрываются устало.

Дороги превращаются в морщины
у глаз, сходясь к родному дому.
А люди превращаются в машины,
впадая в сон, что так похож на кому.

Восток рассыпался огнем багряным неба
Расширился зрачок - испуг, иль удивленье
То кофе аромат, то запах масла с хлебом
На краткий миг поднимет настроенье.

Моторов грохот, листьев шелестенье,
Свинцовый смрад, душистый цвет сирени,
За шагом шаг нет в табаке спасенья
А где - то дождь, да и каштанов тени.

А где - то плеск волны, крик чаек на просторе,
Жасмина аромат, бегущая река,
И парус над водой, ножом взрезает море.
Соленый вкус волос, и в небе облака.

***
Полет. Сон или явь? Ответьте.
По сторонам бегут парсеки древних звезд.
Мелькнут и пропадают дети,
желая, чтоб их приняли всерьез.

Игра для слов или слова для игр.
Кто там стоит, с той стороны ружья.
Неужто вступят в бой Евфрат и Тибр.
Кто дернет за курок? Возможно я.

Восторг. Бегом бежать за счастьем
вдыхать отраву полевых цветов.
Кричать во всю и требовать ненастья
Блик молний, грозный рык громов.

Задумчивость. Порок иль достоянье?
Мыслителей, Богов, небесных сфер.
Лицом к лицу - огромно расстоянье
В миру, где ни весов не мер

Спокойствие. Лишь ветерок колышет
Тугую неподатливую прядь.
Взор отдыхает, грудь свободно дышит
И мысли разбежались - не поймать.

Печаль. Блеск серебра в стакане.
Вся комната в дыму, от сигарет
Вопрос - ответ звон мелочи в кармане,
В ладонях пепел и потухший свет

Забвение. Молчанье телефона,
Пластинок скрип, потрескиванье дров,
Слипанье век в пустынном кубе дома,
И забытье тяжелое без снов.

Отчаянье. Угар. Вкус алкоголя.
Табачный чад. Плетенье языка.
Блестящей ртутью тянет сердце горе.
И отблеск матовый дамасского клинка.

***
До'роги доро'ги, ноги в наготе
Звезды, словно боги вдаль и вдалеке
Колет в грудь калека, слезы льет слепой
Улетело лето, вслед за злой зимой

Веки, словно реки, веки на замке
Сны ушли навеки, быстро налегке
стонут из-за дыма, таят от огня
Падают в затылок на исходе дня

Ветки машут ветром. Дом дрожит дождем
Стонет стог ночами, сатанеет дом
Улицы - улики улетели. Жаль
И ползут улитки, унося печаль

Взволновалось море, догорел костер
Солнце с небом в ссоре, месяц Солнце стер
Выведал разведчик, где стихает звук
и сто тысяч свечек снова ставит друг.

***
Радость на лицах сложилась вдвое
второе, вчетверо, во много раз,
цветные картинки, живые узоры,
все, что должно радовать глаз.

Прошел незаметно, погиб ради слова,
решил: "все пропало", и с глаз долой.
Ушел прочь из сердца, но снова и снова
из дальних миров возвращаюсь домой.

Лицо на картине, знакомое вроде,
зовет за собою, манит давно.
Сюжет не закончен. Эй, кто это бродит?
Прочь уходи, здесь нет никого.

Не шелеста листьев, не шепота женщин,
не шороха крыс, не шипенья змеи.
Здесь пусто давно, лишь плетение трещин,
окутало дом от стены до стены.

Увечный внутри, прокаженный снаружи,
звон бубенцов, пришитых по швам.
Одни лишь глаза. Кому такой нужен?
За вздохи в затылок, спасибо всем вам.

И что же осталось? не пепла, ни силы,
нет ни души, ни лица, ни тепла,
прочь ухожу, ни о чем не просил я,
с песней веселой ла - ла - ла - ла.
Кто помнит о том, что будет завтра?

***
Кто мечтает о том, что было вчера?
Парадокс доказанного?
Совершенство несовершенного?
Мужская женщина
или женский мужчина?
Конец начала
или начало конца?
Есть ли различие в одинаковом?
Есть ли подобие в уникальном?
Муки радости
или радостные мучения?
Дети божьи
или детский Бог?
Движение покоя
или неподвижная кинетика?
Жизнь мертвая?
Смерть живая?
Кротость свирепая
или жестокость нежная?
Что будет если перепутать божий дар с яичницей?
Не выйдет ли омлет богом даденный?
Хаотичный порядок
или систематизация перепутанного?
Разум человеческий
или человек разумный?
Законнорожденные байстрюки
или ублюдочные наследники?
Божественная комедия
или Драматический дьявол?
Ответьте вопросом!
Спросите ответом!
Меня?
Я нем!

***
Когда приходит время, встанет Солнце
Проснуться травы, защебечут птицы.
Жизнь возродится, оживет природа,
Набухнут почки, расцветая быстро.

Цветут каштаны, лишь приходит время,
Цветут красивым, ярким, белым цветом,
Цветут неистово, цветут великолепно,
Но их плоды по вкусу только свиньям.

Когда приходит время, плачут ивы.
И их слезам не подыскать причины,
Ветвями к водной глади наклонившись,
Не болью, не тоскою не томимы.

Падет листва, едва пора настанет,
Устлавши Землю теплым одеялом.
Откроет взору море небосклона,
Шепча, тихонько, что - то под ногами.

Звезда погаснет пасмурною ночью,
Дождем падет живительная влага.
Дождю на смену чистый снег ложится,
В покой, ввергая спящую пустыню.

В стенах, под крышей, человек родится,
Округу оглашая первым криком,
Улыбкой первой вызывая умиленье,
Ступает первый шаг навстречу смерти.

За циклом, цикл, меняется природа,
В своем движении неумолимом.
Вращенье стрелок отмеряет время,
От всех времен начала в бесконечность

Одна река, в которой ива
Полощет ветви, не подвластна часу.
Она бежит вперед без остановок
Сама себе дорогу пробивая.

Она собой питает землю, корни
Плакучих ив, цветения каштанов,
В разливе осени, и в громе ледохода,
В тиши прибоя, в шуме водопада

Река спокойная, бурлящая в порогах,
Несущая весну, и плодородность.
От устья до истока не вернуться.
Но в этом заключается спасенье.

Баллада
Багряным глянцем озарилось небо
Склонилась ива к берегам реки
И грохоча железом о железо
Сходились грязные и злые мужики

То, матерясь, то сталь, вздымая к небу
Слюной и потом капая на щит
Собралось воинство у старого колодца,
Могучий, хоть и треснувший гранит.

Ночь перед битвой, звонкий звон кольчуги,
Навоза сладкий запах, треск костра.
В кругу плечом к плечу собрались други
В борьбу со сном вступили до утра.

Медовое питье взор не туманит,
Не усыпляет разум, не слепляет век,
Лишь тихую беседу согревает,
Как согревает душу оберег.

Набраться сил и приготовить стрелы,
Согреться у горящего огня.
Ведь завтра бой, для всех найдется дело.
Ведь ночь короче завтрашнего дня.

Слетелось воронье к соседней роще
В предчувствии обильнейшей еды.
К огромному шатру, святые мощи
Снесли седобородые волхвы.

Щепотку снадобья в костер кидают,
Тягучей песней наполняют лес,
Затем великих воинов собирают,
Чтоб донести послание небес.

Молва о битве всколыхнула небо
Колчан наполнила безмолвная луна
Желает биться с Солнцем до победы
Мечтает мир повергнуть в царство сна.

Себе в подмогу звезд зовет холодных
И строит их по восемь сотен в ряд,
А в массе туч и облаков безродных,
Скрывает рекрутов отчаянных отряд.

Вот все готово, четкий строй мерцает
В завесе плотной, в мареве седом,
Но Солнце всходит и свой луч вонзает,
Бой начинается на небе золотом

В поддержку Солнце заручилось ветром,
Он рвет и мечет стену облаков
Померкли звезды, ослеплены светом.
Окончен бой с рассветом. Но каков.

Здесь тайный смысл увиденного вами,
Спросили меченосцы у волхва.
А смысл прост, победа будет с нами.
Вздымайте к небу боевые знамена.

Коль Солнца лик на полотне нанесен,
То мрак отступит в ужасе немом,
Бурлят котлы, в которых будут бесы
Готовить ворога для пиршества ворон.

Ступайте все, но только час настанет
Постройте рать в долине, пред рекой,
И пусть река могилой вечной станет
Для татей, к нам пришедших за войной.

Так молвил он и света круг покинул
И в стане воцарилась тишина.
Луни зашла, час полуночный минул,
Лишь тени часовых лишенных сна.

Сереет небо в дымке предрассветной
Трава покрылась жемчугом росы.
Встают под зов рогов победный
Многострадальной родины сыны

Последний раз проверена кольчуга
Засунут нож в халяву сапога
В порядке лук, затянута подпруга,
Прыжок в седло, свободна голова.

Лес поредел, вдали широкой лентой,
Раскинулась привольная река
Стал чаще стук копыт. Рубеж заветный
За ним незримое становище врага

Вот подоспела пешая дружина,
Гремя блестящей чешуей щитов.
Дрожит вся рать, как сжатая пружина.
Готова к появлению врагов.

Вот саранчой вражина наступает,
Числом превосходя во десять крат.
Вороньей стаей берег накрывает
В кипучей ярости ругательства кричат.

Межой реки разделены две силы.
Затмило солнце тучей вражьих стрел.
Но свежим ветром все их по сносило,
Не то б наделали они недобрых дел.

Яриться ворог, в кровь коней стегает
Стремится пересечь речную гладь.
Под бегом лошадей вода вскипает
Живой лавиной, не воротишь вспять.

Волной безудержной на левый брег ворвались
Запела роковую песнь тугая сталь.
Хрип лошадей, ремни щитов порвались,
Повержен побратим, безумно жаль.

А теснота - мечем не размахнуться,
Вот пригодился захалявный нож.
Как в этой толчее не задохнуться
От запаха потов, металлов, кож.

За часом час, устали кони люди.
Взмах, отдых, выпад, снова взмах.
По пояс в трупах, нет, конца не будет,
Дрожат колени, пена на губах.

Уже коснулось солнце края неба.
Все тише лязг металла над рекой.
Раскроен шлем, воды напиться где - бы
И мертвым уж завидует живой.

Меч переломлен, порвана рубаха
Кровавой кожи клок свисает на груди,
Мозоль натерла ременная бляха
Перед очами враг. Еще один.


Багряным глянцем озарилось небо
Склонилась ива к берегам реки
И изломав железо о железо
Лежали мертвые, седые старики.

Кругами ворон путь к земле проходит
Садится на дымящуюся плоть.
Кругом ни звука, только где - то стонет
Увечный конь, с мольбою заколоть

***
За предыдущие сто лет ни слова.
Ни слова, ни строчки, ни письма.
Царапаю стекло я снова
Заканчиваю путь ночного сна.

А это все не стоит камня
Лежащего на кладбище пустом
Скрипят под ветром старенькие ставни
Пустого дома, в очередь на слом.

Нет, одиночеству не подыскать причины
Как верный спутник следует за мной.
С тобою, как всегда молчим мы,
Двойник зеркальный, темный демон мой.

Нет мыслей, нету слов, нет дела.
Хрустально чистая пустая голова.
В уютном старом кресле поседел я,
Играя сам с собою во слова.

Лишь ворох снов, обломки мыслей,
Клочки бумаги, пепел, пыль
Напоминают об убийстве
Себя, забывшего про мир.

Прошло сто лет и что ж опять?
Считаю на себе увечья.
Смогу о всем я рассказать.
Затем придет еще столетье.

Что принесет оно обман,
И боль, и радость новых ран,
Надежду, веру и любовь
И сны и слезы вновь и вновь.

Полет последнего шмеля,
Гудит веселая земля.
Забыв о том, что было в прошлом.
Забыв о всем, о всем, о всем.

***
Не жди меня мама, любимую дочку
Сегодня я в ночку из дома ушла.
Домой не вернусь я, ведь жду я сыночка
Здесь ставлю я точку, уж ночка прошла.

Я сяду на поезд, уеду в край дальний.
Там домик печальный, там буду я жить
Там вечное лето, хоть север там крайний
И, может быть, скоро я брошу курить.

Но ты не волнуйся, там все будет в норме,
В отличной я форме и скоро вернусь.
В лесу я дремучем не буду скучать и
Зверей злых и диких совсем не боюсь.

Здесь тихо и мирно, здесь нет магазинов
Лишь гроздья рябины я ем по утрам.
Пишу всем вам письма, прощаю обиды
А так же здоровья желаю всем вам.

Сон о Японии
Бумаги лист теченье мысли сохраняет,
Но легок он,
Порывом ветра уносимый.

Зимой ждем лета, летом славим зиму.
Всегда во всем
Мы ищем совершенства.

Поет крапивница в цветении черешни
Зовет весну -
Весна прошла дождями.

Каким вопросом я б не задавался
Никто не сможет
Дать на все ответы.

Спрошу у камня: "Где искать свободу"?
- Спроси у моря -
Камень мне прошепчет

Спрошу у моря: "Где искать свободу"?
- Спроси у ветра -
Пророкочет море.

Спрошу у ветра: "Где искать свободу"?
- Свободен только я -
Он мне ответит.

Накрыла Землю звездным одеялом
Шалунья ночь,
Но власть ее недолга.